Несколько слов о биографии священника Георгия Аполлоновича Гапона. Родился в с. Билыки Кобелякского уезда Полтавской губернии в 1870 г. Он был старшим сыном отца и матери казаков, происходивших из местного крестьянства. Отец Гапона, Аполлон Федорович Гапон, имел некоторое формальное образование и служил выборным деревенским старейшиной и писарем в Билыках. Его мать была неграмотной и религиозно набожной и активно воспитывала своего сына в нормах и традициях Русской Православной Церкви. Георгий Гапон. Вначале учился в Полтавском духовном училище, Затем в Полтавской духовной семинарии.
Окончил С.-Петербургскую духовную академию (1903; поступил в неё при поддержке епископа Полтавского Илариона и товарища обер-прокурора Синода В. К. Саблера) В 1896–98 служил священником в Полтаве, в 1900–05 – в Санкт-Петербурге. Выступал перед рабочими, призывал их к организации общества взаимопомощи. В 1902 встретился с зав. Особым отделом Департамента полиции (ДП) С. В. Зубатовым. По его просьбе написал письмо министру финансов С. Ю. Витте в защиту мирных собраний рабочих. Летом 1903 на средства, полученные от ДП, Гапон с группой рабочих арендовал помещение на Выборгской стороне Санкт-Петербурга; в нём действовали библиотека и чайная, проходили обсуждения книг и статей по рабочему вопросу. В своих выступлениях Гапон призывал рабочих добиваться увеличения заработной платы, уменьшения продолжительности рабочего дня, улучшения санитарных, гигиенических и др. условий работы.
Гапон подготовил и представил в МВД устав общества «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» (утверждён 15(28) февраля1904). Сам и через ближайших помощников, входивших в правление «Собрания», оказывал существенное влияние на его деятельность, выступал на собраниях членов его отделений. Пользовался покровительством директора Департамента полиции А.А. Лопухина и градоначальника И. А. Фуллона. На заседании Нарвского отделения «Собрания» 4(17) января 1905, вскоре после начала стачки рабочих С.-Петербурга, поддержал высказанную ранее членами «Собрания» идею передачи императору Николаю II петиции с изложением нужд рабочих; участвовал в составлении этой петиции.
В письмах министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому и Николаю II, направленных 8(21) янв., Гапон предупредил о мирном характере планировавшегося шествия к резиденции императора – Зимнему дворцу, а также просил Николая II принять петицию (Гапон должен был вручить её лично). Тогда же Гапон был объявлен в розыск. 9(22) января1905 он находился во главе одной из колонн участников шествия к Зимнему дворцу. Был спасён из-под огня, открытого войсками, членом партии социалистов-революционеров (ПСР) П. М. Рутенбергом.
После Кровавого воскресенья Гапон предал анафеме царя и призвал рабочих принять меры против режима, но вскоре после этого сбежал за границу, где у него были тесные связи с Партией социалистов-революционеров. Гапона и Рутенберга приветствовали в Европе как видные российские эмигранты Георгий Плеханов, Владимир Ленин, Пётр Кропоткин так и лидеры французских социалистов Жан Жорем и Жорж Клемансо. В западно-европейских газетах опубликовал воспоминания (в РСФСР и СССР они изданы под названиями: «Записки Георгия Гапона», 1918; «История моей жизни», 1925). В марте 1905 определением Синода Гапон лишён сана. В конце 1905 года, Гапон вернулся в Россию.
В советскую эпоху в исторической литературе господствовал миф, согласно которому Гапон был агентом-провокатором «царской охранки». Этот миф был закреплён в «Кратком курсе истории ВКП(б)», изданном в 1938 году под редакцией И.В. Сталина. «Ещё в 1904 году, до путиловской стачки, — говорилось в „Кратком курсе, — полиция создала при помощи провокатора попа Гапона свою организацию среди рабочих — „Собрание русских фабрично-заводских рабочих“. Эта организация имела свои отделения во всех районах Петербурга. Когда началась стачка, поп Гапон на собраниях своего общества предложил провокаторский план: 9 января пусть соберутся все рабочие и в мирном шествии с хоругвями и царскими портретами пойдут к Зимнему дворцу и подадут царю петицию (просьбу) о своих нуждах. Царь, дескать, выйдет к народу, выслушает и удовлетворит его требования. Гапон взялся помочь царской охранке: вызвать расстрел рабочих и в крови потопить рабочее движение». (Краткий курс истории ВКП(б). Глава III. Меньшевики и большевики в период русско-японской войны и первой русской революции (1904—1907 годы). После падения советской власти, когда появилась возможность независимых исследований истории, этот миф был опровергнут и развеян. Однако в массовом сознании словосочетание «поп Гапон» прочно закрепилось как синоним «провокатора».
Происхождение мифа о «провокаторе Гапоне» тесно связано с этимологией термина «провокатор». В современном русском языке слово «провокатор» означает человека, который устраивает провокации. Первоначально агентами-провокаторами именовали людей, которые по заданию полиции подстрекали других к преступным действиям. Однако в начале XX века в революционной среде этому слову стали придавать иное, расширительное значение. Провокатором стали называть всякое лицо, которое сотрудничало с полицией в борьбе с революцией. Происхождение этого термина объяснил в своей речи в Государственной Думе в 1909 году П.А. Столыпин «По революционной терминологии, — говорил Столыпин, — всякое лицо, доставляющее сведения правительству, есть провокатор; в революционной среде такое лицо не будет названо предателем или изменником, оно будет объявлено провокатором. Это приём не бессознательный, это приём для революции весьма выгодный… Провокация сама по себе есть акт настолько преступный, что для революции не безвыгодно, с точки зрения общественной оценки, подвести под это понятие действия каждого лица, соприкасающегося с полицией» ( П. А. Столыпин. Речь о деле Азефа, произнесённая в Государственной Думе 11 февраля 1909 года, в ответ на запросы № 51,52 // П. А. Столыпин Нам нужна великая Россия. — М.: «Молодая гвардия», 1991).
В соответствии с этой логикой, ярлык «провокатора» стал навешиваться не только на агентов, осведомлявших полицию о действиях революционеров, но и на тех людей, которые сотрудничали с властями при создании легального рабочего профсоюзного движения. На языке петербургских социал-демократов провокаторами назывались все люди, сотрудничавшие с Зубатовым в деле создания рабочих организаций. Ещё до Гапона провокаторами именовались рабочие-зубатовцы — учредители «Санкт-Петербургского общества взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве». Когда в 1903 году на арене рабочего движения появился Георгий Гапон, ярлык провокатора был перенесён и на него, а заодно и на его последователей из числа рабочих. Приём этот был весьма эффективным, так как отпугивал от гапоновской организации и рабочих и интеллигентов, боявшихся замарать свою репутацию участием в «полицейской провокации». И хотя Гапону удалось завоевать популярность в рабочей среде и добиться численного роста рабочей организации, но обвинения в провокаторстве воспринимались гапоновскими рабочими очень болезненно. Согласно показаниям рабочего В. А. Иноземцева, одним из мотивов выступления рабочих с петицией 9 января было «желание доказать, что члены нашего „Собрания“ не агенты полиции». Сам Гапон также страдал от подобных обвинений. И. И. Павлов рассказывал один эпизод, когда Гапона в собрании рабочих прямо обозвали провокатором. «Тогда Гапон взошёл на трибуну и сказал удивительно горячую и единственную свою хорошую речь, и, не выдержав до конца, разрыдался… Тогда впечатление было потрясающее».
После организованного Гапоном шествия к царю 9 января 1905 года ярлык провокатора был с него снят. Все революционные партии приветствовали устроенную Гапоном революционную акцию и взяли назад прежние обвинения. Уже через несколько дней после 9 января лидеров большевиков В.И. Ленин писал в статье «Революционные дни»: «Письма Гапона, написанные им после бойни 9 января о том, что „у нас нет царя“, призыв его к борьбе за свободу и т. д., — всё это факты, говорящие в пользу его честности и искренности, ибо в задачи провокатора никак уже не могла входить такая могучая агитация за продолжение восстания». Далее Ленин писал, что вопрос об искренности Гапона «могли решить только развёртывающиеся исторические события, только факты, факты и факты. И факты решили этот вопрос в пользу Гапона» (В. И. Ленин. Революционные дни // Вперёд. — Женева, 1905. — № 4 (31 (18) января). После же прибытия Гапона за границу, когда он взялся за подготовку вооружённого восстания, революционеры открыто признали его своим соратником. Знавшие Гапона партийные лидеры не сомневались в искренности его революционных чувств. Термины «провокатор» и «провокация» были забыты.
Однако после возвращения Гапона в Россию после Манифеста 17 октября 1905 года старая вражда вспыхнула с новой силой. Попытка Гапона возродить своё рабочее «Собрание» при поддержке правительства графа Витте вновь поставила его в оппозицию революционному движению. С этого момента термин «провокатор» снова был взят на вооружение и широко использовался в развёрнутой против Гапона агитационной кампании. Обнародованные в феврале 1906 года сведения о получении Гапоном денежных сумм от правительства Витте дали новую почву для этих обвинений. По словам Н. Симбирского, с февраля 1906 года кампания против Гапона приняла характер систематической травли. Газеты распространяли самые фантастические слухи о Гапоне, достигавшие невероятных масштабов. В одном из своих последних интервью Гапон говорил: «Моё имя треплют теперь сотни газет — и русских, и заграничных. На меня клевещут, меня поносят и позорят. Меня, лежащего, лишённого гражданских прав, бьют со всех сторон, не стесняясь, люди различных лагерей и направлений: революционеры и консерваторы, либералы и люди умеренного центра, подобно Пилату и Ироду, протянув друг другу руки, сошлись в одном злобном крике: — Распни Гапона — вора и провокатора! — Распни гапоновцев-предателей!». В последние два месяца жизни Гапон отчаянно искал возможность оправдаться от обвинений. Однако осуществить эти планы ему помешала смерть.
Другой расхожий миф о Гапоне состоял в том, что он был платным агентом «царской охранки». Исследования современных историков не подтверждают этой версии как не имеющей документальных оснований. Так, согласно исследованиям историка-архивиста С. И. Потолова, Гапон не может считаться агентом «царской охранки», так как никогда не числился в списках и картотеках агентов охранного отделения. Кроме того, до 1905 года Гапон юридически не мог быть агентом охранного отделения, так как закон строго запрещал вербовать в агенты представителей духовного сословия. Гапон не может считаться агентом «охранки» и по фактическим основаниям, так как никогда не занимался агентурной деятельностью. Гапон непричастен к выдаче полиции ни одного лица, которое было бы арестовано или понесло наказание по его наводке. Не существует ни одного доноса, написанного Гапоном. В своё время советские историки проделали немалую работу, пытаясь найти в архивах Департамента полиции документы, уличающие Гапона в агентурной деятельности. Однако ни одного подобного документа не было найдено. По утверждению историка И. Н. Ксенофонтова, все попытки советских идеологов изобразить Гапона агентом полиции основывались на подтасовке фактов.
Понятие секретного агента полиции в Российской империи означало определённый юридический статус лица, зафиксированный в ряде законодательных и подзаконных актов. Агентом не могло называться любое лицо, оказывающее какие-либо услуги полиции или её отдельным чиновникам. Понятие агента означало человека, занимающегося сбором агентурной информации, то есть информации о деятельности революционных и иных противогосударственных организаций и их членов. Поскольку полиция не могла основывать свою деятельность на непроверяемых источниках, все источники агентурной информации тщательно фиксировались и документировались. На каждого человека, доставлявшего агентурную информацию, заводилась определённая документация, содержащая сведения о самом человеке, его профессии, общественном статусе, членстве в революционных организациях и т. д. Все эти данные передавались в Департаменте полиции и хранились в особом секретном архиве Департамента полиции в Петербурге. После Февральской революции архив Департамента полиции был открыт и данные о секретных агентах царской полиции обнародованы. Было создано несколько специальных комиссий, занимавшихся исследованием архива и выявлением лиц, занимавшихся агентурной деятельностью. По подсчётам историка З. И. Перегудовой, всего в картотеке архива Департамента полиции числилось около 10 000 лиц, занимавшихся агентурной деятельностью в период с 1870 по 1917 год. В картотеке имелись данные на все категории агентов: секретных сотрудников, вспомогательных агентов, осведомителей, «штучников», заявителей и других. Данные об этих сотрудниках исследовались и систематизировались на протяжении многих десятилетий советской власти и сейчас являются достоянием историков. По утверждению историков-архивистов, во всей огромной картотеке Департамента полиции, равно как и в других картотеках и архивах, сведений об агенте по фамилии Георгий Гапон не содержится. Фамилия Гапона не числится ни в одной категории секретных агентов. Таким образом, отнесение Гапона к агентам «охранки» является, как минимум, бездоказательной гипотезой.
Гапон, безусловно, сотрудничал с Департаментом полиции и даже получал от него крупные суммы денег. Но это сотрудничество не носило характера агентурной деятельности. По свидетельству генералов А.И. Впиридовича и А.В. Герасимова, Гапон был приглашён к сотрудничеству с Департаментом полиции не в качестве агента, а в качестве организатора и агитатора. Задача Гапона состояла в том, чтобы бороться с влиянием революционных пропагандистов и убеждать рабочих в преимуществах мирных методов борьбы за свои интересы. В соответствии с этой установкой Гапон поставил дело агитации в отделах «Собрания», где сам Гапон, его ученики из числа рабочих и приглашённые лекторы разъясняли рабочим преимущества легальных методов борьбы. Департамент полиции, считая эту деятельность полезной для государства, поддерживал Гапона и время от времени снабжал его деньгами. Сам Гапон как руководитель «Собрания», ходил к должностным лицам из Департамента полиции и делал им доклады о состоянии рабочего вопроса в Петербурге. Своих отношений с Департаментом полиции и получения от него денежных сумм Гапон от своих рабочих не скрывал. Руководящий кружок «Собрания» знал об этих отношениях и соглашался с их необходимостью. Впоследствии, живя за границей, Гапон подробно описал в автобиографии историю своих отношений с Департаментом полиции, мотивируя получение им от полиции денег тем, что они были взяты из народного кармана. и он только возвращал их тем, кому они принадлежали.
По воспоминаниям профессора М.М. Ковалевского, о бедной обстановке, в которой жил Гапон, свидетельствовал и священник Григорий Петров, посетивший квартиру Гапона вскоре после его исчезновения. По словам Петрова, обстановка, действительно, была более чем скромная. «Привожу это свидетельство потому, — писал Ковалевский, — что от Гапона я слышал более отрицательный отзыв о Петрове, свидетельствовавший об отсутствии между ними какой бы то ни было близости». Хорошо знавший Гапона журналист П. М. Пильский писал: «Ещё можно было кое в чём разобраться, и кое-что понять, если бы Георгий Гапон был корыстен. Но этого нет. Этого не признают даже самые ярые его враги и, например, несомненный с.-д. по убеждениям г. Феликс, чьему перу принадлежит брошюра „О Гапоновщине», даже и тот корыстолюбивые мотивы в Гапоне отрицает совершенно и категорически. Те же, кто знает Гапона, кто имел с ним дело, кто видел его близко и наблюдал за ним, о корыстных мотивах даже не задумывались».
По свидетельству журналиста Е.П. Семёнова, сам Гапон к обвинениям в корысти относился с полным презрением. «Что за гнусности? И зачем мне деньги! — недоумевал Гапон. — За книгу свою я получил тридцать тысяч (в Англии). Я в деньгах не нуждаюсь. Я другим даю, но не получаю… И уж, конечно, товарища в нужде не оставлю, если у самого есть деньги. Всё остальное — вздор». А в своём последнем письме в газету «Русь», обращаясь к своим обвинителям, Гапон писал: «Карлики и кроты! Вы видите только ближайшее, вид золота вас тревожит и смущает, и вы, как продажная женщина, не в состоянии понять гордое сердце, чувствующее себя выше всяких искушений».
28 марта 1906 года Георгий Гапон выехал из Петербурга по Финляндской железной дороге и не вернулся. По сведениям рабочих, он отправлялся на деловую встречу с представителем партии эсеров. Уезжая, Гапон не взял с собой ни вещей, ни оружия, и обещал к вечеру вернуться. Рабочие забеспокоились, не случилось ли с ним какой-либо беды. В середине апреля в газетах появились сообщения, что Гапон убит членом партии эсеров Петром Рутенбергом Сообщалось, что Гапон был задушен верёвкой и его труп висит на одной из пустующих дач под Петербургом. Сообщения подтвердились: 30 апреля на даче Звержинской в Озерках. было обнаружено тело убитого человека, по всем приметам похожего на Гапона. Рабочие гапоновских организаций подтвердили, что убитый является Георгием Гапоном. Вскрытие показало, что смерть наступила от удушения. По предварительным данным, Гапон был приглашён на дачу хорошо знакомым ему человеком, подвергся нападению группы лиц, был задушен верёвкой и подвешен на вбитый в стену крюк. В убийстве участвовали 3—4 человека. Наниматель дачи был опознан дворником по фотографии. Им оказался инженер Пётр Рутенберг. Г. А. Гапон был похоронен на Успенском (ныне — Северном) кладбище Санкт-Петербурга.
(по материалам исторических и интернет- источников)
Александр Медельцов
Историк, член Союза писателей Беларуси