Часть первая. Предыстория
Все поменялось в этом мире. То, что мы всегда считали ценным в истории, стало бесценным, не существенным, и наоборот. В особенности это касается политики нынешнего, впрочем, и предшествующего руководства, киевского режима. Более 30 лет на Украине царит русофобия, идет раскол Русской Православной Церкви, полное отрицание того, что связано с многовековыми отношениями Украины и России, фальсификация истории. Уже даже не упоминается «Киевская Русь», сейчас ее называют на Украине никак иначе, как «Киевская держава». Слово «Русь» стало одиозным понятием. За употребление русского языка даже следует наказание.
Доходит до абсурда. В 2002 году, еще 20 лет назад, в Киеве вышла книга «100 великих украинцев». Кто же в ней оказался «великим украинцем»? Это княгиня Ольга, князья Святослав, Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Нестор Летописец, Владимир Мономах, Юрий Долгорукий (кстати, основатель Москвы), Антоний Печерский и Феодосий Печерский, митрополит Иларион, которые жили еще тогда, когда и самой Украины не было.
Но Киевская Русь все же была. И это была именно Русь. А Киев еще при князе Олеге называли «Матерью городов русских». И Киевская Русь внесла значительный вклад в культуру Православной Руси, в историю Православия.
...«История Киевского государства, — как справедливо писал еще в 50-е годы прошлого века в своей книге «Древняя Русь» Б. Д. Греков, — это не история Украины, не история Белоруссии, не история Великороссии. Это история государства, которое дало возможность созреть и вырасти и Украине, и Белоруссии, и Великороссии. В этом положении весь огромный смысл данного периода в жизни нашей страны».
Это государство, от которого начинается история нашей страны, с его размахом, высокой культурой и мировым политическим значением, должно было постоянно обороняться от набегов степных кочевников, утверждаться в политической и церковной независимости перед лицом настороженной и все еще могущественной Византии, укрепляться не только вовне, но и изнутри вследствие непрекращающихся междоусобиц и растущей угрозы феодального дробления.
Когда Киев еще при Олеге был объявлен «матерью городов русских», Русь уже была сильной и силу свою сознающей державой. Гордость за ее прошлое, опасение за будущее и призыв к целостности Русского государства звучат с исключительной мощью в великом летописном памятнике нашего народа «Повести временных лет, откуда есть пошла Русская земля». Ведь недаром сказано, что то был светильник, зажженный в честь Русской земли, дабы осветить ее исторический путь.
Но в этой статье мы все же хотим действительно показать, как становилась и развивалась Православная культура Древней Руси, что из себя представляли Православные святыни, ставшие бесценными реликвиями той эпохи.
Вначале несколько слов из истории.
Объединение восточных славян привело к образованию мощного государства — Киевской Руси, по размерам своим и значению занявшего одно из первых мест в тогдашней Европе. Известный историк и археолог, академик, исследователь Древней Руси Борис Александрович Рыбаков в своей книге «Первые века русской истории» (Москва, издательство «Наука», 1966 г.) отмечал непрерывное возрастание этого государства с IX по XI столетие:
«Нам указывают на Олега, бросившего против Византии 88 000 человек, и, укрепив свой щит на воротах этой столицы, продиктовавшего условия мира, позорные для достоинства Восточной Римской империи. Нам указывают также на Игоря, сделавшего Византию своей данницей, и на Святослава, похвалявшегося: «греки доставляют мне золото, драгоценные ткани, рис, фрукты и вина; Венгрия снабжает скотом и конями; из Руси я получаю мед, воск, меха и людей» и, наконец, на Владимира, завоевавшего Крым и Ливонию и принудившего греческого императора отдать ему дочь, подобно тому, как это сделал Наполеон с германским императором. Последним актом он сочетал теократический деспотизм порфирородных с военным счастьем северного завоевателя и стал одновременно государем своих подданных на земле и их покровителем, и заступником на небе».
Признание христианства государственной религией подкрепляло высшей религиозной санкцией авторитет княжеской власти в феодальной иерархии Киевской державы.
Задолго до своего крещения предки наши могли познакомиться с художественным творчеством, роскошью и утонченной культурой Византии, то совершая на нее воинственные набеги, то вступая с Царьградом в торговые отношения. Однако еще до безусловного утверждения киевского могущества, до принятия вместе с христианством художественной системы, разработанной Византией, русские князья и их дружинники чаще всего поражали чужеземцев простотой своего обхождения, невзыскательностью образа жизни.
В дворцовой роскоши, в размахе монументального строительства, в богатстве и блеске церковного убранства киевская великодержавность пожелала соперничать с Византийской.
...Наши предки не знали развитого рабовладельческого строя, минуя который они пришли к феодализму после распада общинно-родовых отношений. Русское народное начало внесло в древнюю традицию добрые, жизнелюбивые устремления. Это относится как к традиции религиозной, так и к традиции художественной.
«По сравнению с византийским искусством русское искусство несравненно демократичнее. В нем гораздо настойчивее пробивается народная струя, его формы менее отвлечены и более полнокровны, воплощаемые им идеалы утратили византийскую строгость и суровость. Столь сильно выраженный в восточном христианстве момент пассивной созерцательности уступает место на Руси более эмоциональному и лирическому подходу к религии. Ослабление аскетического начала выразилось в усилении яркости радостных, звонких красок, в смягчении ритма линий, в умиленности добрых ликов, в интимизации образа божества. Под личиною византийских форм русские люди сумели прозреть их греческую, эллинистическую сердцевину и сумели блестяще использовать последнюю в создании того нового художественного мира, который, при всей своей преемственности от Византии, является глубоко оригинальным творением русского народа»,- писал знаменитый русский историк XIX столетия С.М. Соловьев.
Очень верные слова. Но как же определить значение византийской художественной системы для этого нового художественного мира, рожденного гением русского (имеется в виду в целом, восточнославянского) народа? По поводу образования русского языка Пушкин высказывает мысли, как-то перекликающиеся с нашей темой:
«Как материал словесности язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всемиевропейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленного усовершенствования времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей.»
Примерно такой же была и судьба нашего древнего искусства. «В той стихии живописных и архитектурных форм, в которой так гармонично вылилась душа Древней Руси, радостное и жизнеутверждающее чисто русское народное начало не только сблизилось, но, можно сказать, неразрывно сомкнулось с совершеннейшей артистической культурой Византии. Это благотворное сочетание озарило с самой колыбели искусство Руси, история которого основана на великой преемственности, оплодотворенной великим творческим порывом русских мастеров (Д.С. Лихачёв)
И еще приведем одно высказывание: «Едва ли в какой-либо другой стране средневекового мира можно встретить так много перекрестных культурных влияний, как на Руси. Византия, народы Востока и Кавказа, Западная Европа и Скандинавия кольцом окружали Русь. Персидские ткани, арабское серебро, китайские материи, сирийские изделия, египетская посуда, византийская парча, франкские мечи шли на Русь и, конечно, служили не только предметом потребления богатых классов русского общества, но и образцами для художественного творчества русских мастеров» (Б. Д. Греков).
У Киевской державы культурные связи с Византией были самыми близкими и действенными. Византийская художественная система, вызывавшая завистливое восхищение тогдашней Европы, лучше всякой другой прославляла и утверждала незыблемость светской и церковной иерархии, на которой зиждилась Киевская держава. И именно от Византии перешли на Древнюю Русь традиции христианского, церковного зодчества и образы в иконописи.
Размах монументального строительства в Киевской Руси — явление логичное, закономерное. Но примечательно, что в этом строительстве Киевская Русь как-то сразу заняла едва ли не первое место в тогдашней Европе. В самом деле: вторым Царьградом называли Киев иностранные путешественники. Один из них, западный писатель XI в. Адам Бременский, почитал Киев «соперником Константинополя, блестящим украшением Греции» (т. е. православного Востока). Киевский митрополит Иларион в своем знаменитом «Слове» так обращался к князю Владимиру:
«Встань, благородный муж, из своего гроба!.. Взгляни на город, величеством сияющий, на церкви цветущие, на христианство растущее, взгляни на город, святыми иконами освящаемый, блистающий, овеваемый благоуханным темьяном, хвалами и пением оглашаемый».
Красотой Киева был поражен внук самого Батыя, когда тот со своими полчищами подошел к стенам города, чтобы разграбить его сокровища.
А о киевском Софийском соборе, воздвигнутом при князе Ярославе (XI в.), митрополит говорил, что эта церковь «дивна всем окружным им странам, якоже ина не обрящется в всемь полунощи земнем, от встока до запада».
И позднее, в XVI и XVII столетиях, даже после того как этот храм подвергся всяческим перестройкам, он приводил не только русских, но и иностранцев в восхищение. «Весьма многие согласны в том, — писал епископ Верещинский, — что в целой Европе нет храмов, которые по драгоценности и изяществу украшений стояли бы выше константинопольского и киевского», а известный путешественник Павел Алеппский признавал после посещения киевской Софии, что «ум человеческий не в силах ее обнять».
Митрополит Иларион был выдающимся писателем, видным деятелем своей эпохи. Первый русский, занявший киевскую митрополичью кафедру (с чем был вынужден примириться константинопольский патриарх), он выступил как выразитель русского национального сознания. Причем он авторитетно боролся с греческим засильем в делах Русской Церкви, как оратор подымаясь до высот классического античного красноречия.
Ему принадлежат замечательные слова, сказанные о князьях, предшественниках Ярослава:
«Не в плохой стране, и не в неведомой земле были они владыками, но в русской, которая ведома и слышима во всех концах земли.
Слава Киева как одного из самых больших и богатых городов в Европе XI—XII вв. (в котором, по дошедшим свидетельствам, имелось до четырехсот церквей и восемь рынков) отвечала значению этого города как столицы огромной и могучей державы, с княжеской династией которой сочли выгодным породниться государи Византии, Англии, Франции, Германии, Венгрии, Польши и Скандинавии.
Во всех отношениях то был город исключительно развитой по тому времени умственной и художественной культуры. При Софийском соборе была основана библиотека, где хранились и переписывались рукописи. В Киеве зародилось летописное дело, которому на Руси было суждено такое блестящее будущее. И вот что мы читаем в тогдашнем летописном труде:
«Велика бывает польза от книжного учения. Книги нас наставляют и учат идти путем накопления. Мы находим мудрость и воздержание в словах книжных, ибо это реки, которые напоят вселенную, это источники мудрости, ибо у книг неизмеримая глубина, ими мы утешаемся в печали, и они являются уздой воздержания».
Такое глубокое уважение к культуре и такой быстрый расцвет ее были, конечно, возможны только в стране, всем своим развитием уже подготовленной к ее восприятию. И как только Русь, обращенная в христианство, вступила в культурное соревнование с самыми передовыми в ту пору народами, ее художники прославились своими работами далеко за ее пределами.
Летописец-киевлянин восхищается искусством русского мастера, работавшего над княжеской усыпальницей, которую он украсил чеканными изображениями и позолотой с таким искусством, что многие приходящие из Греции и иных земель говорили: «Нигде же сицея красоты бысть!» И это со стороны летописца не было, очевидно, патриотическим преувеличением.
Итальянец Паоли Карпини, казалось бы, искушенный виденным у себя на родине, пришел в восхищение в покоях батыева соратника Гуюк-хана от трона работы русского мастера Козьмы. «Трон, — пишет он, — был из слоновой кости изумительно вырезанный; было там также золото, дорогие камни, если мы хорошо помним, й перлы». А немецкий ученый монах Теофил в большом трактате «О различных ремеслах» приводит список стран, чьи мастера прославились в определенном виде 102 искусства: тогдашняя Русь стоит в нем на втором месте (сразу же после Византии) «в тщательности эмалей и разнообразии черни», а уже за нею следуют арабы, итальянцы, французы и немцы.
Добавим, наконец, что русское оружие славилось и в Византии, и в Западной Европе, и в Средней Азии. Кольчуга появилась на Руси на два столетия раньше, чем на Западе (еще в XII в. русские кольчуги ввозились во Францию, где они ценились очень дорого). А о мечах русской работы хорезмийский ученый Аль-Бируни писал в середине XI в., что они украшены «удивительными и редкостными узорами» и превосходят по своим качествам мечи знаменитых восточных оружейников.
То, что сохранилось от художественного наследия Киевской Руси, полностью подтверждает такие суждения.
Нет, конечно, подобные достижения не могли быть чем-то внезапным. Ни влияниями Византии, ни влияниями армянскими, грузинскими, балканскими, иранскими или романскими не объяснить возникновения такого поражающего нас высокого мастерства.
Князь Владимир Святославович, причисленный к лику святых за обращение Руси в христианство, Владимир Красное Солнышко наших былин — князь стольнокиевский, водивший на подвиги отважных русских богатырей, был личностью весьма примечательной и, очевидно, незаурядным правителем; в плане религиозном, он проделал довольно сложную эволюцию при всегдашнем и весьма последовательном стремлении к упрочению основ своего государства. Орудием его политики, завершившей объединение восточнославянских племен, явилась религиозная догма, причем утверждение религии он тесно связывал с прославляющим ее искусством.
Начав с язычества, этот будущий христианский угодник сперва широко воспользовался обычаем многоженства и проявил себя ревностным идолопоклонником, совершающим даже человеческие жертвоприношения. Но нам важно другое: он по всей стране воздвигал идолов. В самом Киеве, на холме, «вне двора теремного», он поставил для всенародного поклонения деревянную статую главного княжеского и дружинного бога Перуна с серебряной головой и золотыми усами, что уже свидетельствует об известной изощренности древнеславянской скульптуры. А затем, приняв христианство, беспощадно сокрушал этих же идолов и вместо языческих капищ приступил к строительству христианских церквей. Из Херсонеса (Корсуня), взятого им с боя, он вывез образцы византийского искусства — иконы, кресты и церковную утварь — и, что еще примечательнее, как бы желая познакомить отечественных мастеров с благодатными истоками византийской художественной традиции, две бронзовые античные статуи и квадригу; Владимир поставил их в Киеве на самом видном месте, где они и украшали столицу до разорения ее татарами.
Добавим о Владимире, что, согласно былинам и летописям, в княжеских гридницах, больших светлых залах, где князь собирал на «почетные пиры» свою дружину, среди роскоши и всяческого дворцового великолепия с золотой посудой, златоковаными столами, турьими рогами в чеканной оправе, цветистыми коврами и курильницами, расточающими благовоние, царили веселье, богатырская удаль и молодечество. Так, в былинах Киевской Руси отражались то бьющее из народных недр жизнелюбие, то связанное с недавним язычеством по-новомурадостное мироощущение, которым суждено было наложить свою печать на все древнерусское искусство.
Для своего храмового строительства Владимир выписывает греческих зодчих как наиболее искусных и прославленных во всем христианском мире.
Эти зодчие приносят на Русь вполне сложившуюся систему крестово-купольного храма. Его основа — квадрат, расчлененный четырьмя столбами, причем примыкающие к подкупольному пространству прямоугольные ячейки образуют архитектурный крест. (Такой храм мог быть удлинен с увеличением числа столбов, мог быть и расширен дополнением боковых нефов.) Это капитальное новшество, которым мы обязаны Византии. Так строится при Владимире древнейший каменный храм на Руси — Десятинная церковь в Киеве (превращенная в развалины во время нашествия татар), так строится при Ярославе и София киевская. И все же тринадцать глав собора Святой Софии киевской, прекраснейшего и наиболее величественного архитектурного памятника Киевской Руси, не находят себе прообраза в Византии, как, впрочем, и ни в какой другой христианской стране, кроме нашей! Незадолго до того выстроенная дубовая София новгородская, вполне самобытное создание русских плотников (сгоревшая, как и многие десятки тысяч деревянных зданий, воздвигнутых на Руси в те времена), была тоже «о тринадцати верхах». Такое могучее многоглавие — это явление чисто русское, преобразившее облик крестово-купольного храма.
Общепризнано, что ступенчатая пирамидальность каменной Софии киевской продолжает традицию древнеславянского зодчества с его столпообразными срубами, клетями и златоверхими вышками, общая живописная декоративность которых находила отражение в прихотливой затейливости резных деталей.
И традиция эта уходит своими корнями в глубь веков. «Первые деревянные христианские храмы в Киеве и Новгороде строились в честь новых богов старыми «древоделами», привыкшими «сограждать» божницы и храмы старых богов. И тринадцать верхов деревянной Софии, и роспись по дереву ярославова храма — все это — наследие тех грандиозных языческих святилищ, которые были щедро украшены резьбой, росписью (может быть, по побеленной глине), золотом и костью, в которых варягов-чужеземцев приносили в жертву Перуну, в которых клялись оружием соблюдать договоры с императорами Византии и буйно пировали на обрядовых братчинах, слушая гусельный звон сладкозвучного Баяна» (Б. А. Рыбаков).
Греческие зодчие и мозаичисты принесли на Русь замечательное и давно уже отстоявшееся искусство. Но под влиянием местных традиций, отвечая вкусам заказчиков и находясь в постоянном общении с русскими древоделами и другими русскими мастерами, им помогавшими, они, несомненно, пошли навстречу художественным устремлениям русского народа.
Так, уже в киевскую пору чисто русское самобытное эстетическое начало пробивалось в древней художественной системе, рожденной и разработанной под совсем иным небом.
Археологическими раскопками вскрыто в Киеве множество русских мастерских с их оборудованием. Судя по ним, а также по письменным источникам, русские мастера были в своей области как бы универсальны: так, например, мастер умел ковать и лить металл, чеканить его вручную и гравировать, от начала и до конца творчески перерабатывая покорный ему материал (медь, бронзу, золото, серебро) в изделие прикладного искусства.
Установлено и существование в Киеве русско-византийских мозаичных мастерских. Мозаика очень широко применялась для украшения киевских храмов, что вряд ли было бы осуществлено без наличия национальных кадров, обученных греческими специалистами. На территории Печерской лавры археологи раскопали стекловарную мастерскую по изготовлению смальт, что доказывает возможность местного производства мозаичного материала.
(использованы материалы из книг: Вернадский Г.В. История России. Киевская Русь. М., 1999.3. Вагнер Г.К. «Византия и Русь» М. 1989 г Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества ХII - ХIII вв. М., 1993; Рыбаков Б.А. Первые века русской истории. М. «Наука» 1966; Kaprep М.К. Древний Киев: Очерки по истории культуре древнерусского города. М. «Наука» 2003; Любимов Ю. Искусство Древней Руси. М. «Просвещение» 1998)
Александр Медельцов
Историк, член Союза писателей Беларуси