Николай I, в отличие от Александра I, не увлекался мистикой, которая ему была вообще чужда, не вдавался в тонкости богословия и в делах Русской Православной Церкви был прагматичен. Его конфессиональная политика выражалась в стремлении утвердить национальную и религиозную монолитность страны и возвысить роль Православной Церкви в общественной жизни. Эта политика соединяла предоставление Православной Церкви ряда льгот и материальной поддержки духовенства с жесткими мерами наведения «должного порядка и дисциплины» в делах ее управления, что в конечном счете выражалось в еще большем ее подчинении светской власти.
Николай I лично занимался делами Православной Церкви: устанавливал штаты священнослужителей, занимался вопросами их материального положения, разрабатывал в деталях круг компетенции органов церковного управления. При нем существенно увеличиваются государственные расходы на нужды церкви. За время его царствования более чем вдвое возросли годовые ассигнования на нужды Синода, увеличено в полтора раза годовое жалованье приходскому духовенству. Кроме того, на «вспомогательные оклады» наиболее бедным причтам ежегодно отпускалось в общей сложности до 500 тыс. руб. сер. В 1829 г. было повелено: «Соединить все бедные и малые приходы друг с другом для составления более крупных и достаточных». В 1838 г. был создан комитет «для изыскания средств к обеспечению сельского духовенства». Эта проблема тогда (как и впоследствии) не была решена. В конце царствования Николая I небольшое денежное вспомоществование от казны получали менее половины приходов.
Принимались меры к повышению престижа Православной Церкви и нравственного уровня духовенства. 17 июня 1826 г. было объявлено Синоду повеление царя: «Изыскать средства и сделать постановление, чтобы во священники посвящались как из людей, испытанных в доброй нравственности, так и с достаточными познаниями и предпочтительно из семинаристов, дабы надежнее могли руководить вверенную им паству и назидать в христианских добродетелях». Существенно ограничивались возможности выхода из духовного звания. В этом указе предписывалось, «чтобы всех обучающихся в духовных училищах определять непременно в духовное звание, ибо для светских должностей имеются светские учебные заведения, и чтобы на священнические места ставились лишь те, кто окончил полный курс учения, причем с хорошими понятиями и нравами». Вместе с тем предписывалось строже наказывать тех священников (вплоть до их расстрижения), которые «порочат своим поведением духовный сан».
Подверглось изменениям управление церковью. Четко выявилась тенденция падения роли коллегии Св. Синода – она фактически превратилась в безгласный орган при обер-прокуроре, власть которого благодаря этому существенно возросла. Сам Синод уже официально был введен в систему министерств и подобно министерствам был разделен на департаменты. В 1835 г. обер-прокурор Синода был введен в Комитет министров.
В 1835 г. Синод был перемещен с Васильевского острова в новое, специально выстроенное для него, монументальное здание на Сенатской площади, которое составило единый ансамбль с построенным в то же время зданием Сената. Строительство проходило под наблюдением самого Николая I.
В начале царствования Николая I обер-прокурором Синода был сменивший в 1817 г. А.Н. Голицына князь П.С. Мещерский – личность бесцветная и безынициативная, боящаяся всяких новшеств и реорганизаций. В 1833 г. его сменил С.Д. Нечаев (его племянник), служивший ранее столоначальником в канцелярии Синода. Это был энергичный чиновник, который упорядочил работу канцелярии и других подразделений Синода, много уделял внимания повышению профессионального уровня при подготовке приходских священников, установил строгий контроль над расходованием средств. Большое значение он придавал укреплению влияния Православной Церкви в западных губерниях России после подавления восстания в Польше в 1830–1831 гг. Нечаев был инициатором пересмотра уставов духовных учебных заведений. Однако своей деятельностью он нажил себе немало противников в высшем духовенстве. Среди них был и влиятельный при дворе митрополит Петербургский Серафим, по настоянию которого Нечаев 25 июня 1836 г. был уволен со своего поста.
По рекомендации митрополита Серафима Николай I назначил обер-прокурором Синода гусарского полковника графа Н.А. Протасова, до этого занимавшего пост товарища министра народного образования. Одновременно Протасов заведовал Румянцевским музеем и был директором Главного педагогического института в Петербурге. Желчный, с деспотическими манерами и замашками, Протасов сразу установил в Синоде дух военной дисциплины.
С присущими ему энергией и настойчивостью он, по свидетельству современников, «забрал синодальных персон» в руки по-военному сразу <…> и сонмом архиерейским как эскадроном на ученье командовал», так что синодские архиереи «просто голоса поднимать не смели». «Все делалось по его мановению, – вспоминали современники, – и стук его гусарской сабли был страшен для членов Синода».
При Протасове была создана отдельно от структуры Синода его собственная обер-прокурорская канцелярия исключительно из светских чиновников. Синодская Комиссия духовных училищ, состоявшая до этого в основном из духовных лиц, была преобразована в Духовно-учебное управление из светских чиновников. Хозяйственный комитет Синода был преобразован в Хозяйственный департамент (по типу министерского департамента) во главе с директором. Протасов повел решительную борьбу против злоупотреблений, особенно против взяточничества, распространенного не только среди светского чиновничества, но и в высшей духовной среде. При нем стали регулярно проводиться ревизии епархий. Кроме того, секретарям консисторий было предписано «контролировать» свое епархиальное начальство и доносить обер-прокурору обо всем, что происходило в епархиях.
Протасов, как и Николай I, больше всего ценил исполнительность и дисциплину. Поэтому он пользовался большим доверием монарха, который одобрял все его действия по управлению Церковью. Пользуясь поддержкой императора, он поставил свое ведомство в независимое положение по отношению к другим высшим органам светской власти, защищал синодских архиереев от нападок и происков со стороны высоких чинов, облеченных властью. «Не бойтесь ничего, – говорил он синодским архиереям, – я ваш заступник».
Кончину Протасова в январе 1855 г. Николай I воспринял как большую для себя потерю. «Искренно и душевно скорблю о потере этого достойного и верного слуги, которого столь давно знал и уважал», – записал он при вести о смерти Протасова. О Протасове с сожалением отзывались и некоторые члены Синода, говоря, что он «хотя и оскорблял лично архиереев, но никогда не согласился бы на поругание Церкви».
При Николае I епархиальное начальство было поставлено в двойное подчинение – Синоду (точнее, его обер-прокурору) и губернаторам, для чего были изменены границы епархий таким образом, чтобы они совпадали с губернскими. Благодаря этой мере епархиальные архиереи фактически становились как бы помощниками губернаторов по церковным делам. За «благонадежностью» архиереев следило и III отделение. Тем самым достигалась еще большая бюрократизация в управлении Церковью и ее подчинение светской власти.
Церковь в борьбе за чистоту веры, против последователей «старой веры» и сект
Николай I был чужд религиозному фанатизму и обскурантизму, но не терпел и «вольномыслия» в делах веры, любых посягательств на Православную Церковь, на подрыв ее авторитета. Особенно его беспокоили различные секты, не признававшие официального Православия. Численность последователей «старой веры» и новых сект заметно возросла в конце XVIII – начале XIX вв. Даже в самом центре России – Москве – почти из ничего возникли, распространились и широко раскинулись богатые раскольничьи общины разных толков.
Характерно, что из московской старообрядческой среды вышли известные предприниматели – Морозовы, Гучковы, Рахмановы, Рябушинские, Солдатенковы и др., представлявшие цвет «купеческой Москвы». Торговля и предпринимательство в старообрядческой среде были сакрифицированы, считались «богоугодным делом», ибо они связывались с помощью ближнему, но вере, с устроением материального благополучия старообрядческой общины.
Старообрядцы-предприниматели рассматривали себя как «божьих доверенных по управлению собственностью», а свое дело как выполнение христианского долга перед Богом и людьми. Суровая старообрядческая этика, истовое, религиозное отношение к своему делу как к «воле Божией» лежали в основе процветания их дела.
В 20–30-х годах XIX в. Русская Православная Церковь и светская власть столкнулись с заметно возросшим «отпадением от православия в раскол». В «раскол» уходили даже священники. По данным обер-прокурорских отчетов, в те годы числилось свыше 200 «беглых попов», ушедших «в раскол». Отмечалось, что «если пастыри Православной Церкви представили такой контингент для умножения и усиления раскола, то пасомые едва ли могли крепче держаться против соблазнительной раскольничьей пропаганды».
В 1829 г. только в одной Пермской епархии «раскол настолько умножился, что возникло опасение, как бы в этой епархии не опустели православные приходы и храмы».
Николай I рассматривал «переход в раскол» опасным не только в религиозном, но и в политическом отношении, ибо религиозное инакомыслие подготовляло умы к осознанию возможности неповиновения властям и давало этому неповиновению свое обоснование.
Еще при Екатерине II старообрядцам, вернувшимся из Польши, было разрешено поселиться в Саратовском Поволжье по р. Иргизу. В 1820 г. здесь насчитывались десятки скитов (старообрядческих монастырей), в которых числилось до 3 тысяч монашествующих.
В начале XIX в. только в одном Нижегородском Заволжье насчитывалось 35 старообрядческих скитов, из них 22 скита поповцев и 13 – беспоповцев разных согласий. В 1812 г., в связи с нашествием французов, сюда из Москвы переселились рогожскиепоповцы.
В 40-х годах XIX века в поповщине появились и свои церковные иерархи, которые рукополагали священников для старообрядческих общин.
В 1846 г. в старообрядчество перешел босно-сараевский митрополит Амвросий (один из наиболее влиятельных греческих архиереев), ставший старообрядческим митрополитом белокриницким (по названию с. Белая Криница на Буковине, в пределах Австрийской империи).
Так возникло «белокриницкое» (или «австрийское») согласие в старообрядчестве, которое имело собственного митрополита, рукополагавшего епископов и священников. Обезпокоеннное этим российское правительство потребовало от Австрии высылки Амвросия, а от константинопольского патриарха – низведения Амвросия с кафедры и лишения его сана митрополита, но он уже успел рукоположить несколько епископов и многих священников. В пределах России их ловили и заключали в монастырские тюрьмы. Но несмотря на преследования, укрываемые своей паствой, они продолжали свою деятельность, а численность их паствы росла. Только в Москве и ее окрестностях в середине XIX в. насчитывалось до 120 тысяч старообрядцев, принадлежавших к Белокриницкой иерархии.
Поповцы, признававшие светские власти и соглашавшиеся на определенных условиях сотрудничать с официальной церковью, считались терпимой конфессией. Светские и церковные власти стремились соединить таких поповцев с Православной Церковью, предоставив им определенные уступки. Так появилась компромиссная конфессия, называемая единоверием. Единоверие – условное единение части старообрядцев-поповцев с Православной Церковью. Во имя союза с Русской Православной Церковью эта часть старообрядцев принимала от нее «законное» священство, а Церковь позволяла им держаться своей обрядности. Путем единоверия церковные и светские власти стремились поставить старообрядцев под свой контроль и в то же время предотвратить исповедовавших официальное Православие от «уклонения в раскол». Но в реалии нередко происходило обратное, когда единоверие служило удобным путем перехода из Православной Церкви в старообрядчество.
Начало введению единоверия было положено еще в конце XVIII в. Единоверцы совершали богослужение по «неисправленным» («дониконовским») книгам и обрядам, но подчинялись Православной Церкви. Священников и диаконов для них рукополагали епископы Русской Православной Церкви, но обязательно с соблюдением своих старых обрядов и с использованием древнеправославных облачений и утвари. В отличие от прочих старообрядцев единоверцам разрешалось открывать свои храмы и монастыри, печатать богослужебные книги по неисправленным реформой Никона образцам.
Единоверцы не имели своего епископа, но по церковным судебным вопросам подчинялись местному архиерею. Единоверцам разрешалось участвовать в «соборном молении» с мирянами господствующей церкви, иметь от нее священников и принимать все таинства «в действительной силе».
Единоверческие священники были уравнены в правах с общеправославными. В 1807 г. с одобрения Александра I был принят порядок содержания единоверческих церквей и их причтов за счет примкнувших к единоверию старообрядцев. С начала 30-х годов XIX в. из казны стали выделяться средства для строительства единоверческих церквей.
При Николае I единоверие утвердилось в Иргизских скитах, в Рогожском и Преображенском кладбищах, на Керженце. С 1825 по 1854 гг. было построено 150 единоверческих церквей и ряд старообрядческих монастырей обращен в единоверческие. Открытие единоверческих церквей и монастырей продолжалось и позднее.
Главным центром единоверия была Москва. В ней на Преображенском кладбище и за Рогожской заставой существовали три единоверческих церкви и два единоверческих монастыря, а также свои богадельни и сиротские дома.
Но более опасным для Русской Православной Церкви и светской власти являлось старообрядчество в виде разных толков и согласий безпоповщины. Безпоповщина также возникла в конце XVII в. Основные положения безпоповщины были установлены на соборах ее представителей в 1692 и 1694 гг. в Новгороде. Отрицая православную церковную иерархию, безпоповцы заменили ее выборными наставниками, провозгласили принцип «всеобщего священства», ибо «благодать священства взята на небо», и «каждый мирянин есть священник». Безпоповцы признавали необходимость только трех таинств – крещения, исповеди и причастия, но в отличающейся от официального православия форме. Так, причастие понималось ими как духовное приобщение к Богу. Правила безпоповцев предписывали избегать контактов «ни в еде, ни в питье, ни в молитве» с теми, кто не принадлежал к их вере, включая и старообрядцев-поповцев.
Приходящих к ним из Православной Церкви или из поповщины они подвергали повторному крещению («перекрещиванию»).
Безпоповщина сначала получила распространение на Северо-Западе и Севере России, затем в Поволжье, на Урале и в Сибири. Если поповцы держались сплоченнее, то безпоповцы разбились на множество толков и согласий, нередко враждовавших между собой. Ниже коснемся наиболее важнейших из них.
Наиболее влиятельны были беспоповцы «поморского согласия», обосновавшиеся в Выговской пустыни (в Карелии). Это был центр старообрядческой духовности безпоповского толка. Здесь создавались старообряческая литература, которая распространялась среди безпоповцев по всей стране.
Авторитетную роль в безпоповщине играли федосеевцы, получившие свое название от основавшего это согласие в 1694 г. на Псковщине бывшего дьячка Феодосия Васильева. В 70-х годах XVIII в. федосеевцы обосновались в Москве на Преображенском кладбище, где образовали Преображенскую общину, которая превратилась, наряду с Выговской пустынью, в один из важнейших центров безпоповщины в России.
К беспоповцам относились «нетовцы» (или «спасовцы»), которые считали, что «нет в мире православного священства, ни таинств, ни благодати, а спасение только от Спаса» (Иисуса Христа). Нетовцы-спасовцы принадлежали к самым непримиримым противникам никоновских реформ.
Еще в середине XVII в. в России (в ярославском и нижегородском Заволжье) возникла мистическая секта безпоповского толка, которая впоследствии получила наименование «хлыстовщины». Возникновение этой секты большинство ученых-сектоведов относит в 1645 г., а некоторые – даже к 1613 г., т.е. еще до раскола в Русской Православной Церкви. Следовательно, она не относится к старообрядческой. Они не признавали никаких духовных книг – ни старых, ни новых, говоря, что «буква убивает, а дух животворит».
Название «хлысты», по-видимому, произошло от искаженного слова «христовщина», так как члены этой секты называли себя «христами», полагая, что в них за их богоугодную жизнь «воплощается Христос». Свои духовные объединения они называли «кораблями», считая, что они, подобно кораблям, «брошены в бушующее море человеческой жизни» и вынуждены плыть по нему, подвергаясь опасности. Община избирала себе наставника («кормщика»), С момента его избрания в него, как они полагали, вселялся Святой Дух, и потому весь «корабль» благоговел перед ним: на него молились как на Бога и безпрекословно исполняли все его приказания.
В конце XVIII – начале XIX вв. эта секта распространилась во Владимирской, Рязанской, Тверской, Вологодской, Симбирской и Пензенской губерниях. Обосновалась она и в Москве. Ее адепты появились даже в Петербурге. Жизнь этой секты была окутана непроницаемой тайной и вследствие этого породила массу слухов об их «радениях» с самобичеванием, завершавшихся «свальным грехом». Хлысты старались не выдавать свою принадлежность к этой секте и были самыми усердными посетителями православных храмов. Вступавший в секту давал расписку-клятву: «Клянусь соблюдать тайну в том, что увижу и услышу в собраниях, не жалея себя, не страшась ни кнута, ни огня, ни всякого начальства». Поэтому даже те, кто порывал с этой сектой, не выдавали ее тайн.
По характеру вероучения и обрядности к хлыстовщине примыкало скопчество, возникшее в России в середине XVIII в. как ответвление от хлыстовства. Их общины также назывались «кораблями» во главе с наставниками-"кормщиками», обладающими неограниченной властью в общине. Вступающий в эту секту подвергал себя добровольному оскоплению, чтобы освободиться от «влияния плоти» и «первородного греха», становясь «подобным небесным ангелам». Оскопление называлось «убелением», а оскопленные – «белыми голубями».
Секта скопцов стала быстро расти с 70-х годов XVIII в. В начале XIX в. только в Петербурге насчитывалось не менее 300 членов этой секты. В нее были вовлечены солдаты, моряки, даже некоторые офицеры гвардии и представители высшего света (в числе их два племянника петербургского генерал-губернатора М.А. Милорадовича), что вызвало серьезные опасения властей. Были приняты суровые меры против распространения скопчества. Руководитель секты Кондратий Селиванов в 1820 г. был заключен в тюрьму Спасо-Евфимиева монастыря, где он и умер в 1832 г. После его смерти начались судебные процессы против скопческой «ереси». Часть ее приверженцев была сослана в Сибирь, остальные скрылись от кары за границей (в княжества Валахию и Молдавию). Скопчество считалось самой вредной сектой, и ее последователи при Николае I подвергались особенно суровым гонениям.
В 1784 г. образовалось согласие «странников» или бегунов. Страннический толк – одно из самых крайних и гонимых течений в беспоповщине. Возникло во второй половине XVIII в. Они проповедовали близкий конец света, убегали из центральных областей России в безлюдные места на окраины. Проповедовали уже воцарение антихриста в мире. Так как открыто с антихристом бороться было нельзя, необходимо уйти от мира, где царствует антихрист, разорвать с обществом. Вступивший на путь странничества покидал родной дом, принимал новое крещение и новое имя, не имел постоянного места жительства. Бегуны не желали иметь ничего общего не только с государством и официальной Православной Церковью, но и с «миром» вообще; отказывались брать любые официальные бумаги и даже деньги, «на которых стоит двуглавый орел – антихристова печать».
Согласно их правилам, они не должны жить в обществе, записываться в ревизии, брать паспорта, платить подати и вообще исполнять какие бы то ни было повинности, а также вступать в официальные браки. Не имея ни дома, ни семьи, они жили на нелегальном положении, постоянно находясь в бегах, скрываясь от светских и духовных властей. С ними тесно было связано старообрядческое согласие так называемых «жиловых христиан» или «странноприимцев», дававших бегунам приют и укрывательство от властей.
Наступление на раскол возобновилось в последние годы царствования Александра I, в связи с усилением реакционного политического курса. Так, указом 1822 г. старообрядцам было запрещено возводить новые и ремонтировать старые молитвенные здания. Это запрещение было подтверждено потом указами Николая I (1826 и 1827 гг.). 13 марта 1825 г. был образован специальный секретный комитет для выработки мер против распространения раскола. К борьбе с расколом в 1825 г. было подключено Министерство внутренних дел, а в 1826 г. III-е отделение собственной его императорского величества канцелярии. Указ 1827 г. объявлял браки «раскольников», заключенные по их обрядам, недействительными, а родившихся у них детей «незаконнорожденными», которые лишались права наследовать имущество своих родителей.
Старообрядцам запрещалось отлучаться с места жительства далее 30 верст; кто вел предпринимательское дело, тому было запрещено записываться в купеческие гильдии, не принимали и их свидетельства в судах; детей старообрядцев не принимали в учебные заведения.
Массированное гонение против старообрядцев началось в царствование Николая I. При нем было издано свыше 500 разного рода постановлений и актов по расколу. Борьба с расколом приняла уголовно-полицейский характер, ибо раскол рассматривался как государственное преступление, как проявление «своевольства» и «неповиновения» властям. Поэтому одной из важных задач учрежденного 4 апреля 1826 г. ведомства высшей полиции – III-го отделения императорской канцелярии – была борьба с «расколом».
Светские власти интересовались не столько обрядовыми и догматическими тонкостями старообрядческих и сектантских толков, сколько их отношением к официальным властям, к государству, т.е. с точки зрения их государственного «вреда». В силу этого старообрядческие согласия и рационалистические секты подразделялись натри категории: «терпимые» (единоверцы и вообще те поповцы, которые лояльно относились к светской и церковной властям), «вредные» (основная масса беспоповцев, признававшие царя, но не признававшие Православную Церковь и «особо вредные» (или «вреднейшие»), не признававших ни церковных, ни светских властей. К последним относили бегунов, скопцов, духоборов, молокан. Из них мужчин, способных к военной службе, Николай I распорядился сдавать в солдаты, а остальных ссылать в Сибирь на поселение. В 1839–1841 гг. духоборов и молокан, проживавших в районе р. Молочные воды и отчасти в центральных губерниях России, повелено было выслать в Закавказье (в южную часть Грузии).
В 1831 г. в Москве был учрежден Комитет о раскольниках в составе московского митрополита, военного генерал-губернатора и гражданского губернатора г. Москвы. В 1838 г. аналогичные комитеты были созданы в Петрозаводске, Перми, Тамбове, Чернигове, Вятке, Иркутске, Харькове, Костроме, Ярославле, Витебске, Тобольске, Уфе, Могилеве, Нижнем Новгороде, Самаре и Риге. В эти комитеты входили епархиальные архиереи, губернаторы, жандармские штаб-офицеры. Таким образом, с расколом боролись рука об руку светская власть с духовной.
Права старообрядцев всё более ограничивались. Указ 1832 г. запрещал старообрядцам принимать беглых православных священников. Указ 8 октября 1835 г. запрещал не только возводить новые молитвенные дома, но и ремонтировать старые. Затем последовало закрытие частных молелен.
С 1837 г. регистрация рождений и смертей старообрядцев была передана в ведение местной полиции. Дети родителей-старообрядцев, которые состояли в браке, заключенном не по официальному церковному обряду, объявлялись «незаконнорожденными». Их отбирали у родителей и крестили по православному обряду, а мальчиков отдавали в кантонисты. Старообрядцам было запрещено заниматься общественной деятельностью и благотворительностью.
С начала 40-х годов XIX в. входит в практику посылка на места чиновников Министерства внутренних дел для изучения раскола и разработки конкретных мер против его распространения. В губернии, особенно «зараженные расколом», посылались специальные комиссии, облеченные чрезвычайными полномочиями «для обращения раскольников в лоно православия». «Отпадших от православия» насильно «перекрещивали», наиболее упорных отправляли «для исправления» в монастыри или в ссылку под полицейский и духовный надзор. С раскольничьих молелен снимали кресты, запрещали колокольный звон, монахов старообрядческих монастырей (скитов) было повелено считать «простолюдинами», так как за ними не признавалось принятое ими по старообрядческому правилу монашество.
В 1853 г. было проведено массированное наступление на «раскол». 13 февраля 1853 г. был образован новый секретный комитет «для пересмотра постановлений о раскольниках и составлении новых правил». Последовали и конкретные карательные действия против старообрядцев как поповского, так и безпоповского толка. Первоначально подверглись разгрому старообрядческие скиты по р. Иргизу в Саратовской губернии, затем стародубские в Черниговской; несколько позже – керженские и чернораменские в заволжской части Нижегородской губернии. Наконец, той же участи подверглись поморские скиты в Архангельской губернии. С помощью посланных воинских команд чиновники и полиция закрывали старообрядческие молельни и скиты; православные священники «перекрещивали» старообрядцев в православие, наиболее упорствующих в приверженности к своей вере отправляли под конвоем в православные монастыри «для исправления» или даже в сибирскую ссылку под полицейский и духовный надзор, а «распространителей лжеучений» и старообрядческих наставников ловили, подвергали наказанию кнутом, клеймили и ссылали на каторгу. Только за пять лет (1847–1852 гг.) под судом находилось 26,5 тыс. особенно непримиримых раскольников.
В итоге, по официальным отчетам, за 25 лет применения этих мер были «возвращены в лоно Православия» 2 268 тысяч человек. Однако в своем подавляющем большинстве они продолжали придерживаться «старой веры». Практика показала, что никакие суровые меры не достигали цели. Преследуемые откупались взятками, что легко было им сделать при всеобщей продажности чиновников и полиции, «боровшихся с расколом». Сами чиновники рассматривали «раскольничьи дела» как весьма прибыльную «статью дохода». В своих отчетах они писали об «искоренении раскола», который на деле нисколько «не искоренялся», даже получал свое дальнейшее распространение. Это выявили проверки и ревизии. В 40-х годах проведенные на местах обследования показали совершенную неверность присылаемых чиновниками данных отчетов о числе «раскольников» в их губерниях. Так, в Ярославской губернии по отчетам значилось 14–15 тысяч «раскольников», а специальные проверочные расследования выявили, что «расколом заражена половина губернии». В Вологодской губернии местные отчеты показали наличие в ней 3,5 тысяч «раскольников», а в действительности их оказалось более 200 тысяч. В Костромской губернии по отчетам местных властей значилось 20 тысяч «раскольников», а на деле их оказалось никак не менее 100 тысяч. В суммарном итоге считалось, что в «расколе» в 50-х годах XIX в. оставалось около 700–800 тысяч человек. Однако по данным Н.Н. Обручева, их насчитывалось в 10 раз больше.
Политика прямых гонений против «раскола» в 40–50-х годах XIX в. воочию показала правительству их неэффективность. Поэтому было предпринято систематическое изучение раскола и сектантства на местах с целью выработать более гибкие меры борьбы с этими видами религиозного «диссиденства». Изучение было облечено в конспиративные формы, проводилось достаточно широко и основательно. Для этого был привлечен весьма подготовленный персонал Министерства внутренних дел и духовные академии. В духовных академиях и в семинариях Поволжья, Урала, Сибири были учреждены «противораскольничьи» кафедры и специальные дисциплины «для обличения раскола». В «раскольничьи» регионы посылались специальные экспедиции Министерства внутренних дел. В составе экспедиций находились такие известные писатели и публицисты, как И.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин Н.И. Надеждин, П.И. Мельников-Печерский. Собранный ими материал, лишь частично опубликованный, содержит ценнейшие сведения о старообрядчестве и о применяемых правительством мерах борьбы с «расколом». Материалы обследований на месте выявили совершенную неверность сведений местных епархиальных властей о числе «раскольников» в их епархиях.
Для борьбы с расколом стали готовить и специальные миссионерские кадры. В 1853 г. последовал указ Св. Синода об открытии при духовных академиях кафедр, а в семинариях отделений для подготовки этих кадров. В духовных академиях готовились исследования по расколу. В отделениях преподавались история русского раскола, современная статистика раскола во всех его видах, обозрение раскольнических и противураскольнических сочинений, опровержение раскола, практические наставления миссионерам. На эти отделения отбирались наиболее способные ученики, освобождавшиеся от изучения древних языков – латинского и греческого.
В нашей литературе долгое время старообрядчество традиционно трактовалось как консервативное религиозное направление в Православии, как социально-религиозная реакция на «обновление общества», предпринятое церковными и светскими властями в середине XVII в., как протест, связанный с защитой старины, сочетавшийся с антифеодальной оппозицией патриархального крестьянства и купечества. Лишь в последние годы историографическая ситуация стала меняться. Проходившие специальные научные дискуссии о социально-историческом характере старообрядчества, старообрядческой культуре, публикации документов и исследований позволили иначе взглянуть на этот социальный, культурный и этический феномен в нашей истории, в частности, и истории Русской Православной Церкви. Опровергается прежнее представление о «староверах» как «ярых врагах новаций и культуры». Отметим также, что Русская Православная Церковь ныне сняла проклятие со старообрядцев, наложенное на них церковным Собором 1667 г. и готова к сотрудничеству с ними.
(Из книги А. Медельцова «Правители России и Церковь. От Петра I до Николая II». Минск. Изд. «Сегмент». 2024)
Александр Медельцов
Историк, член Союза писателей Беларуси